Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Общались больше всего с Пашей, Николаичем и Борей, остальные оказались некурящими. О женщинах не говорю — с ними общалась Белка. По ходу полета и разузнал я в основном все те биографические подробности, о которых рассказывал выше.

Десять человек, очень разных, объединенных общей идеей заработать денег вдали от дома и попутно отдохнуть. Кого из них могли вербануть? Да любого! Кого я мог исключить сразу? Да никого! На редкость дурацкое получил я задание. Подобную предварительную работу по сбору сведений, по анализу возможностей всегда проводят заранее, и делают это совсем другие люди, а не агент-оперативник, увешанный оружием и аппаратурой. (Боже! Как было забавно следить за лицами пограничников и таможенников, которые обнаружили все это в моем багаже, потом сверялись с инструкциями, какими-то списками, шарили в компьютере, снимали трубку телефона, шептали в неё неслышные слова… Куда как проще было пустить меня по «виповскому» коридору! Но что это, простите, за писатель такой, мечтающий стать челноком, если его доставляют прямо к трапу на служебной машине? Конспирация, господа!) В общем, как говорится, маразм крепчал. Но в службе ИКС по-другому не бывает.

К концу полета я немного размяк и решил все-таки вздремнуть, уйдя подальше от веселой компании. В хвосте самолета было полно пустых мест, даже у окошек. Одно из них облюбовал Витёк, фиксировавший на пленку проплывающие внизу страны и континенты. Андрюшку к этому времени уже сморило, и он спал, уложив голову Белке на колени. Я сел через ряд от Витька и тоже глянул вниз.

Зрелище оказалось впечатляющим: песочно-желтая выжженная солнцем земля медленно уплывала из-под самолетного брюха и на её месте во всю ширь окоема рассиялся нереально прекрасный просвеченный насквозь гигантский изумруд Персидского залива. Я даже перестал внутренне хихикать над Витьком — ведь сможет потом, мерзавец, все эту красоту посмотреть ещё раз! Впору было бежать за Андрюшкиной камерой. Но я сдержался, просто подпалил сигарету и задумался. В тысячный раз задумался над одним и тем же: как чуден мир, и как ужасны люди, населяющие его! В чем причина этого парадокса?

А ужасные люди (ведь один из этих десяти, не исключено, готовил нечто кошмарное) продолжали безмятежно уничтожать запасы водки. И как у них здоровья хватало? Я-то ладно, я у Шактивенанды специальный курс проходил, а они же все обыкновенные тверские ребята… Ох, никогда не устану гордиться своим народом!

— Писатель! — окликнул меня Паша, возвращаясь по проходу, очевидно, из туалета. — Скоро садимся. Пошли ещё по маленькой врежем. Пока не поздно.

Дубай встретил нас ослепительным солнцем, тридцатидвухградусной жарой и черными, как сапог, приветливыми лицами аэропортовских служащих. Куртки и дубленки были ещё в Москве упакованы в сумки, но свитера на некоторых из нас, в том числе и на мне, по легкомыслию остались, так что, стоя в длинной очереди с тяжелыми сумками в руках, я мечтал о стакане холодного пива. Мечта могла осуществиться не раньше, чем по прибытии в отель: открывание банок с пивом не только в аэропорту, но и в автобусе категорически исключалось. Кстати, Дубайский аэропорт по масштабам и комфорту сильно уступает нашему Шереметьеву и вызывает ассоциации скорее с Толмачевым или Жулянами. Меж тем народу в крупнейший город здешнего региона прибывает несравнимо больше. Вот и получается очередища, как за джинсами при Черненке или за водкой при Горбачеве. Я поинтересовался у опытного Гольдштейна, всегда ли здесь так, ведь он, кажется, уже в пятый раз прилетал в Эмираты.

— Почти всегда, — кивнул Паша. — Рейсы из России у них сгруппированы по времени. Вот сейчас, например, сели почти одновременно четыре самолета разных компаний, это только наши, про другие я уж не говорю, там народу меньше.

И действительно, русская речь слышалась отовсюду. На большом многоязычном плакате «Добро пожаловать в Дубай!» нашлась, разумеется, и надпись на нашем родном, ну а когда мы все-таки отстояли очередь и вежливые темнолицие арабы (едва ли не последние арабы, увиденные нами в этой стране — ведь по улицам Дубая коренное население не ходит, разве что за рулями шикарных джипов можно их порою увидать) так вот, когда строгие арабы шлепнули въездные визы в наши паспорта, стеклянные двери распахнулись и тропическая жара накатила с новою силой. В колышущемся мареве зеленели дальние пальмы на фоне бледного от перегретости неба, плавали незнакомые будоражащие запахи и нагло прыгали в глаза всевозможные объявления, рекламки и призывы — больше всего на русском, арабских букв как-то совсем не было видно, а латинские встречались изредка. Боже, куда это мы прилетели?!

Неизвестно какая подряд бессонная ночь, изрядная доза тверской водки и резкое потепление после сибирско-московских морозов — все это вместе должно было разморить окончательно, но я таки ощутил очередной прилив бодрости и, что самое поразительное, не я один. Даже Белка ни на что не жаловалась, с восторгом вертела по сторонам головой, и на лице её сияла ослепительная улыбка. А наши новые друзья-челноки бурных эмоций хотя и не проявляли, но видно было, что очередное погружение в чужеродную, но более чем привычную для них среду освежает и радует их челночные души. Пряная восточная экзотика отрезвляла их, словно нашатырь, а яркие открыточные виды за окном автобуса мгновенно настраивали на боевой, то есть торговый лад.

Добрых полчаса мы ехали сквозь огромный ультрасовременный город, застроенный небоскребами совершенно фантастического вида — Манхаттан после них покажется скучнее Черемушек. И все это утопало в буйной зелени, словно какой-нибудь благословенный Сочи, где сажай, не сажай — все само лезет, а тут, как выяснилось, семь миллиардов(!) долларов ежегодно вбухивают в орошение. Перекрой им воду — недели не пройдет, как снова повсюду воцарится пустыня и только злобный самум будет гулять меж вымерших домов над растрескавшимся асфальтом. (О, какая мрачная фантазия родилась!)

Вообще свежего человека дубайская сказка покоряла с первого взгляда. Витёк, например, неотрывно смотрел в окуляр своей камеры, и я уже призадумался над вопросом, сколько же кассет взял с собою этот безумец, чтобы вот так все снимать в режиме нон-стоп. Как я был наивен! Он взял с собой лишь две кассеты. Остальные закупал оптом на месте — японские товары в Эмиратах существенно дешевле, чем в России. Так что Витёк, был хоть и начинающий, но уже вполне ушлый торговец.

А я внезапно обнаружил, что вовсе не утратил профессионального писательского любопытства. Скажу вам больше, оказался способен удивляться. Именно в Эмиратах я почувствовал себя землянином, прилетевшим на другую планету. Почему-то ни Цейлон, ни Сальвадор, ни Ангола не произвели в свое время столь сильного впечатления.

Может быть, просто потому, что нельзя пить так много и сразу тверской можжевеловой водки?..

А вот Андрюшка не снимал ничего, хотя уже не спал. Он и в окошко-то глядел рассеянно и безучастно.

— Ну, как тебе Дубай? — не выдержав, поинтересовался я. — Ты посмотри, какая красота!

Рюшик пожал плечами и констатировал:

— А, ничего особенного, все как в Берлине, только рекламы поменьше.

Я так обалдел от этого неожиданного мнения, что даже не стал спрашивать, где это он в Берлине пальмы видел. А рекламы, на мой непросвещенный взгляд, было тут гораздо больше, и рекламы весьма эффектной. Но…дети есть дети, если верить классику, их устами глаголет какая-то там истина.

Наконец, прибыли. Автобус «Мицубиси», хоть и был средних размеров, вроде нашего «пазика», однако с трудом протиснулся к подъезду скромного отеля «Монтана» на узкой улочке Аль Накхаль в центре города, движение в этом месте было односторонним, и непрерывный поток машин, преимущественно муниципальных такси струился меж двух рядов припаркованных автомобилей, остальное пространство занимал туда-сюда бродящий пестро разодетый люд самой разной национальной принадлежности. Нестройный гомон восточного базара, перемежаемый обрывками музыкальных фраз из автомагнитол, сигналами клаксонов, окриками, хлопаньем дверей и пением муэдзина на ближайшем минарете — все это сваливалось на вас одновременно, дополняясь безумной смесью запахов: моря, горячего песка, специй, цветов, раскаленных камней, экзотических фруктов, шаурмы, индийских благовоний и автомобильных выхлопов…

Трехзвездочный отель «Монтана» дал бы сто очков вперед иным четырехзвездочным где-нибудь в Турции или на Кипре — по чистоте, уюту и культуре обслуживания. Номерочки, конечно, оказались тесноваты, да и никаких особых чудес тут не было, зато целый этаж выделялся под складирование коммерческих грузов, а вся обслуга говорила по-русски, как будто они учились в университете имени Патриса Лумумбы. По дурной европейской привычке я было начал общаться с ними на английском, чем поверг всех этих индусов, турок и иранцев в крайнее замешательство, немецкий и французский были столь же чужды им, в свою очередь по-арабски я мог изъясняться лишь в самых элементарных пределах. А понимал и того хуже. Что же касается хинди и прочих наречий юго-восточной Азии, то кроме нескольких достаточно грубых тамильских ругательств, я был вообще мало на что способен. Хорошо еще, что кто-то из моих новых друзей вовремя вспомнил о «великом и могучем», и мы все дружно и с облегчением убедились (я — впервые, ребята — в очередной раз), что язык межнационального общения бывшего СССР, утративший свое значение на территории СНГ, шагнул далеко за её пределы и с успехом осваивает теперь новые, ранее неведомые рубежи.